Дневник, 2005 год [январь-сентябрь] - Сергей Есин

Вообще, настроение довольно скверное. Я принял твердое решение подытоживать свою жизнь, по крайней мере этот этап моей работы. А от института, к которому я привык, от объема и интересов его дел отходить будет трудно. Но уже по опыту знаю, что всегда эта, внезапно и трудно возникающая, свобода пойдет мне на пользу: не успел уйти с радио, как был написан "Имитатор", именно когда я не работал, по крайней мере перестал занимать крупную административную должность, я и сделал большую часть из того, что сейчас стоит у меня за спиной. Но уходить надо с определенным запасом идей. Уже на следующий день ты должен сидеть за столом и четко знать, над чем работаешь. Почему-то вспомнил опять свои колебания, испытанные перед уходом с радио. Я много раз потом объяснял: работу надо бросать не тогда, когда ты якобы накопил на 2–3 года безбедной жизни, не тогда, когда у тебя есть прочное и стабильное положение, а тогда, когда её хочется бросить. В жизни надо чаще совершать необдуманные и резкие поступки. Человек — явление живое, и интуиция и безрассудство ведут нас порой и упорнее, и вернее.

Утром было 3–4 звонка сразу: "Смотрите ли вы, Сергей Николаевич, Мариэтту Омаровну по телевизору?" Теперь передача "Школа злословия" идет по утрам в воскресенье, и на этот раз ее героем оказалась М.О.Чудакова. Она, как всегда, энергична, интересна, даже необычна, а отдельные ее сентенции я отношу за счет очень формальной логики. Она, например, не понимает, что революцию (кроме оранжевой), никакими силами сделать нельзя, это явление стихийное, и Ленин тоже никак не смог бы захватить Россию, если бы Россия сама не призвала и не захватила Ленина. И в революции 17-го года Россия совсем не очутилась на обочине: что, Франция во время Великой французской революции тоже была на обочине? А в конечном итоге Россия оказалась великой державой. Мне интересным показался ее пассаж, как она агитировала против советской власти среди шоферов такси — правда, она призналась, что раньше на такси ездила, а теперь нет. Но ведь мы, Мариэтта Омаровна, живем не ради материальных ценностей, а ради духовных. И я уже давно не езжу на такси. Занятно, что и М.О., и Толстая вместе с Дуней Смирновой оказались союзницами в таком затасканном деле, как "чистка Красной площади": все они, конечно, за вынос Ленина из Мавзолея, а М.О. решила стать грудью, если, упаси Бог, будут восстанавливать памятник Дзержинскому.

Мы не можем относиться к истории как только к событиям, которые минули — и все. И пусть себе стоят идолы этой истории. Мы обожаем иконоборчество, во что бы то ни стало надо снять Ленина со всех пьедесталов — не дай Бог, какая-нибудь бабушка что-либо хорошее скажет внуку на его вопрос: а это что за дядя? Ведь бабушки такие глупые, они никогда не смогут объяснить внуку диалектику истории!

Сегодня Прощеное воскресенье. Господи, прости меня и за еретический грех собственного осуждения!

15 марта, вторник. Каждый день повторяю себе, что писать надо ежедневно. А вот сегодня уже с трудом вспоминаю, что было вчера, только хорошо помню, что перед отъездом в Париж на этот самый разнесчастный книжный Салон приходилось работать как сумасшедшему. Удивило: в половине десятого М.В.Иванова — уже в институте, на посту, знает, что я уезжаю и подготовила приказ по отчислению. Тем не менее часа два еще все это рассматривали, глядели каждое личное дело, кое-кого помиловали.

Последнее московское впечатление — это знаменитый, модный, как раньше проповедники во Франции, дьякон Кураев. Его пригласила к нам в институт Олеся Николаева. После лекции — он читал о булгаковском романе "Мастер и Маргарита" и христианской традиции — пили чай на кафедре литмастерства с сушками и сушеными яблоками: начался пост. Олеся Александровна всё это чтит. А я почему-то вспомнил первое представление Набоковым госпожи Гейс с ее любовью к приличиям и светским праздникам. За чаепитием задал отцу Кураеву один вопрос, практически переиначив соображение М.О.Чудаковой о втором — именно в романе — пришествии Христа, которое оказалось незамеченным. Отец Андрей ответил, что в этом-то как раз и есть христианская традиция: святой или даже сам Господь является незримым, без явных знамений и ритуалов. Это показалось мне любопытным или, скорее, естественным для священника; но суждение прозвучало вне штампа. Сама лекция отца Андрея мне понравилась меньше, кажется, я уже это писал. М.О.Чудакова историю романа разбирает и дает студентам интереснее. Христианские соображения по поводу романа — отец Андрей по первому образованию то ли филолог, то ли философ — мне показались не очень органичными. Всему придается особое, символическое значение — так писатели не пишут: символы образуются и появляются потом.

После разговоров на кафедре поехал вместе с Альбертом Дмитриевичем в общежитие. Я всегда думаю, что же является руководящей силой, которая заставляет меня двигаться? Чувство справедливости или некий рациональный принцип? Постепенно обнаруживаю, что, скорее, первое, но, как ни странно, это первое находится в удивительной гармонии со вторым: что справедливо, то и хорошо.

Итак, ездил в общежитие. Уже много лет — это основной доход, на который, в известной мере, живет институт, — там восьмиэтажное здание, там огромная гостиница, там и студенты из Высшей школы экономики. Я давно думал о том, что в смысле удобств там всего маловато, а если говорить о частностях, то следовало бы устроить там пункт питания. Пусть он не будет приносить никакого дохода или приносить доход кому-то, главное, чтобы не работал в ущерб институту. Я давно задумывался, что мои проекты, с которыми, как правило, сначала никто не соглашается, постепенно завоёвывают право на жизнь. Год назад мы начинали курсы корректоров, было там три человека. Курсы работали в убыток, а теперь — уже десять слушателей. И количество желающих растет. А уже когда пять человек на курсах, они становятся рентабельными. В общем, всё внимательно осмотрели с Альбертом Дмитриевичем, он обещал подумать, и, дай Бог, всё пойдет.

Весь вечер собирался в путешествие, наложил целый чемодан книг, одежду, лекарства, мантию и шляпу для Ирэны Ивановны Сокологорской. Чемодан тяжелый. Как всегда, занимался дневником. Вечером же смотрел альбом, в котором представлены все русские участники выставки. Париж, конечно, большой, "своих" там будет не так уж много, мне придется трудно. Да и вообще, я понял, что взяли меня скорее по необходимости: нельзя было не брать — и институт, и молодежь, и министерство культуры, — но у французов и русских, которые собирали эту компанию, безусловно, были иные приоритеты. Но, даст Бог, переживем!

Из телевизионных новостей выделю три. Во-первых, мне нравится, что за выдачу Басаева кому-то из чеченцев дадут 10 миллионов долларов. Когда предают по идейным соображениям — это одно, когда предательство материально поощряют — это другое. Песня о 30 сребрениках нескончаема. Второе: Путин был в Большом театре, решал, надо ли его реставрировать, — деньги огромные. Ему показывали старые лабиринты под сценой. Жаль, что не прочли отрывок из дневников В.А.Теляковского, там тоже много об этом театре и о вечной бесхозяйственности. Совсем не случайно провели Путина через балетный класс, где его напутствовал на ускоренный ремонт Коля Цискаридзе. И, наконец, третья новость, не без волнения воспринятая всем академическим сообществом. Нашего решительного министра образования Фурсенко в Красноярске, где он встречался со студентами, двое парнишек закидали яйцами под лозунг: "Долой реформу образования!". Но министр уже успел сказать, что количество финансируемых из казны вузов будет сокращено.